беседы с классикомДва года прошло со времени триумфального
возвращения в Россию легенды советского диссидентства, одного из крупнейших
писателей нашего века - Александра Исаевича Солженицына. И два года Петербург,
поло живший начало самиздатовскому тиражированию “Архипелага ГУЛАГ” в СССР, не
удостаивался посещения автора энциклопедии сталинского террора; почему - Бог
весть. Впрочем, последнее посещение Александром Исаевичем нашего города вообще
относится, по его словам, к 1972 году - по общеизвестным причинам.
И вот, наконец, Солженицын все же доехал до
Санкт-Петербурга. Доехал в один из сложнейших моментов “смутного времени”
нашего государства, что не могло не сказаться на его встречах с петербуржцами.
Первая из этих встреч состоялась в помещении
Российской Национальной библиотеки 18 июня, вторая - на следующий день в Доме
ученых. И если состав участников первой встречи, а значит, и круг обсуждаемых
вопросов должны были стать (и стали) более или менее рядовыми для такого рода
мероприятий, то вторая, по замыслу организовавшего ее Санкт-Петербургского
Союза ученых, предполагалась как плодотворный обмен мнениями, “мозговой штурм”,
быть может, - но уж не как стандартное политизированное действо в стиле
печально знаменитой русской тройки. Не гоголевской. Крыловской - Лебедя, Рака и
Щуки. Хотя что-то в их сопоставлении есть...
Организаторы встречи заявили ее в рамках
семинара “Наука и власть”, что естественным образом задавало ее тематику,
настрой и, конечно, уровень: участвовать в семинаре приглашались главным
образом члены Союза ученых. Даже представителей прессы можно было пересчитать
по пальцам одной руки, и это объяснимо: в скупых информационных заметках,
которыми “Ведомости” и “Невское время” удосужились отметить первый день
пребывания писателя в Петербурге, семинар в Доме ученых мои горе-коллеги
ухитрились назвать “встречей А.И. Солженицына с правозащитниками города”!
Итак, для успешной, конструктивной работы
семинара было сделано все. Или - почти все. Потому что семинар-таки провалился.
Должно быть, и так не больно-то здоровый воздух града Петрова, будучи отравлен
политическими испарениями последних месяцев, оказал свое губительное
воздействие: выступавшие, за редчайшим исключением, упорно сворачивали на
сугубо политические темы, сводя свои сольные номера у микрофона к
соответствующим вопросам. Как правило, неоднократно к тому же обсуждавшимся
Александром Исаевичем в статьях и выступлениях. Что ж, выходит, петербургские
ученые разучились смотреть в корень явлений, удовлетворяясь созерцанием их
течения мимо себя?
Не рискну это утверждать, ибо есть еще одна
деталь: из 17 выступивших лишь четверо были членами Союза; остальные -
случайные люди. Иначе говоря, практически все правдами и неправдами попавшие в
Белый зал посторонние реализовали свой шанс задать тривиальный вопрос. И
практически все 230 человек, имевшие право и обязанность наладить
конструктивный диалог, этим правом не воспользовались. Не было ни активных
попыток изменить ход встречи, ни даже очереди к микрофону (правда, по
завершении беседы быстро выстроилась очередь за автографами). Ну, а раз
микрофон оккупировали “люди толпы”, все и вылилось в очередной вечер встречи.
Как жаль...
Тем не менее, итог закономерен, ибо
изощренное гуманитарное сознание первым пасует перед необходимостью
практического действия, уступая менее глубоким, но четче видящим свою
простенькую сверхзадачу прагматикам. В итоге высокодуховная демократическая
ориентация оборачивается аморфностью и рефлексией - извечной бедой российской
интеллигенции (кстати, один из “заколдованной триады” лукавых вопросов - “Что
делать?” - прозвучал-таки в речи одного из выступавших!). В том числе -и столь
необычной организации, как Санкт-Петербургский Союз ученых.
Но об этой организации мы надеемся рассказать
вам позже. Сейчас же мы публикуем текст ответов-монологов А.И. Солженицына на
вопросы выступавших в Доме ученых 19 июня, поскольку вне зависимости от уровня
посылок, вызвавших их к жизни, ответы эти представляют несомненный интерес для
читателя в силу своей политической актуальности, а равно личности отвечавшего.
Сами вопросы, задававшиеся “пакетами” - по нескольку выступлений подряд, - мы
опускаем, поскольку их содержание вполне ясно из контекста, а приводить полную
стенограмму двухчасовой встречи наш журнал не имеет возможности. Что касается
слов самого Александра Исаевича, то при публикации мною были сделаны
незначительные купюры и внесены стилистические изменения, необходимые при
передачи устной речи на письме, что не отразилось на смысле высказываний.
Я, уже проведя несколько десятков встреч по России, всюду и везде избегал двух крайностей. С одной стороны, еще нигде и никогда я не приходил с готовой речью или лекцией. А с другой стороны, избегал формы пресс-конференции, когда, даже если присутствуют не корреспонденты, а просто посетители, - задают только вопросы, и все. Вам, может быть, интересно, что могу сказать я, а мне тем более интересно, что можете сказать вы. Поэтому форма беседы, которая у нас всюду и везде проходила, состоит в том, что выступают любые из присутствующих, три-четыре человека сперва, по три-четыре минуты говорят... Они сами выдвигают тему и сами развивают ее, выражают свою надежду или несогласие, или гнев, или соображения, или сомнения... Среди этого могут быть, конечно, и вопросы. Но даже если вопросы не возникнут, то я уже себе заметку делаю, что тут надо откликнуться. После того, как выступят три-четыре человека, я как-то откликнусь. Потом еще человека три скажут, потом я опять скажу...
Разрешите мне говорить сидя, так удобнее будет. Я должен сказать, что в первых же выступлениях мы с вами выказываем себя жертвами каких-то недоразумений и ошибок. Я “в недавнем выступлении по телевидению говорил о выборе пути”. Во-первых, недавних выступлений по телевидению у меня не было. Полгода как я не выступал. Единственное выступление, которое было, послужило ошибкой для второго оратора, я сейчас об этом скажу. Во-вторых, я никогда не говорил о выборе пути вообще. Выбор пути, совершенно правильно, - это усвоили после Октябрьской революции: по каким колеям мы закуем жизнь и погоним. Я о таком не говорил. Я понимаю, что все крупные исторические события рождаются совершенно неслышно и невидимо для людей, из духовных движений. Через напряжение духовных поисков, иногда задолго до реальных событий, возникает этот самый “выбор”, если хотите, “пути”.
Никакой Центральный Комитет, никакая президентская команда, никакое правительство никакого выбора пути не может сделать. Вообще. И покинем надежды, если у кого-нибудь они есть, что с какого-то момента эта власть или следующая власть, наконец, даст нам свободный выход. Никогда не даст. Просто потому, что власть неспособна творить народную жизнь. Так что это чистое недоразумение.
Но одно выступление по телевидению у меня, действительно, МОГЛО БЫ БЫТЬ. После того, как первый канал меня запретил полгода назад, все спрашивают: почему я молчу? Это очень интересно. В октябре прошлого года поднялся шум: да почему он все время выступает? И прямо написано было в газете, по-моему, “Московский комсомолец” или “Известия”: “Отодвиньте от него микрофон! Пусть он замолчит!” И сверху был звонок на телевидение: когда кончится это безобразие!
Я замолчал. Но вскоре я понадобился. И начали мне говорить: ну говорите же, ну говорите, пора говорить! Почему вы молчите, как можете вы молчать? Простите, если меня запретили, - очевидно, у вас есть лучшие ораторы, лучшие объяснители, - пусть они и объясняют.
Но есть у нас так называемое независимое телевидение, НТВ. Я считаю, все-таки независимое, хотя оно в последнее время стало сильно зависимым; да и что вообще может быть независимо в нашей современной - на Земле, не только в нашей стране, - жизни? Когда все зависит от денег, от личных влияний и многое зависит от властей, если человек говорит: “Я независимый”, - подозревайте, если говорит: “Я честный”, - подозревайте. Человек действительно независимый, действительно честный не нуждается в том, чтобы это объявлять.
Ну так вот. Я открывал Всероссийскую мемуарную библиотеку, где собраны мемуары уже давно покойных людей, которые мы хотим вместо уничтоженных архивов представить будущей России. И там меня поймало НТВ: дайте интервью, пожалуйста. Я им сказал: я могу дать интервью, но только условие: или вы передадите все, что я сказал, или не передадите вообще ничего. “Передадим все”. И я им говорил десять минут о том, как отношусь к грядущей избирательной кампании, к кандидатам, к их программам - я это сказал за две недели до выборов. Раз уж теперь меня вынудили, я очень вкратце повторю.
Я оценил, что наша избирательная кампания позорным образом уже второй год идет на уровне, ниже которого нельзя себе представить. Что в Думу, что в президентство. Никто не разбирает сути идущих проблем, глубины процессов и опасности перед страной, все заняты суетой: кто кого? кто кому что предложил? кто с кем координируется? у кого какие шансы, какой рейтинг? Больше ничего. Казалось бы, всем кандидатам в Президенты следовало сперва дать программы - а уж потом рассказывайте, из какой вы семьи, как вы живете... Мы видели все дешевые приемы распоследних избирательных кампаний, заимствованные из-за рубежа: улыбочки, заигрывания, все эти штучки, пляски... А программ не было! А потом появились, меньше чем за две недели до выборов, и в некоторых больше ста страниц. Спрашивается: когда же мы теперь сможем эти программы прочесть, вникнуть, сформулировать свои вопросы, задать их и получить ответ? Ясно, что некогда.
Я и спросил - я повторяю то, что сказал Независимому телевидению: скажите, отчего это? От неуверенности кандидатов? Они сами не знают, какую программу предложить, и до последнего момента тянут? Или от лукавства - поставить нас в такое положение, чтоб мы и обсуждать программу не могли, а формально - вот программа, есть? Я тогда сказал: кроме Чечни, которую нельзя было обминуть, ни один процесс не обсуждается. Но у нас происходят грандиозные процессы, от которых зависит будущность нашей страны и нашего народа, и, может быть, гибель его - или возрождение. Почему это не обсуждается? И спросил: было или не было уничтожение 15 миллионов наших кормильцев, которые Россию держали сытой, и мы даже отдавали зерно за рубеж? И кто в этом виноват, и не раскается ли кандидат соответствующий? Была у нас война против своего народа, или ее не было? Было у нас натравливание на сослуживца, на соседа, отрицание от родителей, было или нет? Почему мы об этом ничего не слышим в избирательной кампании? Это - с одной стороны.
С другой стороны, пять и десять лет нам говорят о том, что у нас самоуправление, у нас наступила свобода и демократия. А я все время утверждаю, что демократия у нас не начиналась. НЕ НАЧИНАЛАСЬ. Пять и десять лет у нас бушует преступность, перед которой содрогнулся мир. Все итальянские и чикагские мафии -ничто по сравнению с нашими. А у нас не борются. Так что? Вот новый Президент с нового срока начнет бороться с преступностью или не начнет? Пять и десять лет разворовывают нашу страну. Десятки миллиардов рублей уходят. Никто ничего не делает! Пять и десять лет мы работаем по экономической программе, которая не нам нужна, а Международному Валютному Фонду, чтобы сделать нас поставщиком сырья. Так это будет с нового срока изменено или нет? Вот эти вопросы я задал, и сказал: вот пусть наши кандидаты сперва обернутся в ужасе на то, что было, и скажут нам об этом. Если же они не скажут, говорю я, тогда у народа останется еще один выход: голосовать против всех. Так НТВ из этих 10 минут один раз дало одну фразу, а второй раз, в выборы, - вторую фразу, из которой понять ничего нельзя. Все, что я вам пересказал, скрыто, вышвырнуто. Потому что кому-то не понравится. Вот такая пресса у нас, вот такое независимое телевидение.
И мы сейчас говорим о чистых ошибках, благодаря плутовству телевизионной компании и прессе, которая и сегодня объявляла, что у меня встреча с правозащитниками якобы, - уже петроградские ко мне ломятся правозащитники. Так что будьте прежде всего очень осторожны к сообщениям прессы, меньше верьте тому, что вам говорят: “кухня” скрыта от нас, а нам только показывают что-нибудь, чтобы улыбочка больше.
Насчет пути... Я говорю: если уж говорить о пути, то путь, конечно, есть; это демократия. Но демократия, как говорит само слово, - это когда народ распоряжается своей судьбой. Вот здесь некоторые ученые уже говорили с удовлетворением, что у нас есть, наконец, свобода выражаться. У кого - “у нас”?
Да, сейчас в России выросло, я бы сказал, четыре столицы. Это Москва, Петроград - я, простите, называю его так, я привык, -Новосибирск и Екатеринбург. Да, интеллигенция четырех столиц и пресса их может выражаться. Но пойдите попробуйте в провинции выразитесь! Я там говорил: вы ж имеете право выбирать кого угодно, на местных-то выборах не ошибайтесь, это когда вы выбираете в Думу, не знаете - кого, но на местных! А мне отвечают: да на месте-то и страшно! Вот я сейчас скажу против него, а завтра меня с работы выгонят. Вот такая свобода! И газеты - неизвестно, как они свободны и кто их финансирует.
Демократия - это тогда, когда есть местное самоуправление. Вот мы с женой пожили 2 года в Швейцарии, 18 лет в Америке - мы видели, что такое самоуправление. Народ распоряжается 80-85 процентов всех своих интересов, всех потребностей, и поэтому то, что делается в столице, его очень мало касается. И на выборы Президента где-то 30 процентов соберется, так хорошо, а то и этого нет... Потому что это второстепенно. А у нас нет самоуправления.
Я переехал 24 области, видел массу людей инициативных, талантливых, способных - как о каменную стенку бьются, некуда приложить силы. Ведь раньше губернские гласные денег не получали, ни от кого не зависели, говорили, что хотели. А у нас Законодательные Собрания областные получают деньги от исполнительной власти. Зарплату. Ну какие они законодатели? А ниже, в районах, вообще ничего нет.
Два года я бился по думским комитетам: ну, дайте же Закон о самоуправлении! Дума не давала из ревности - или из лени. И в конце концов просто выплюнула никуда не годный Закон о местном самоуправлении. Полгода прошло - Дума ничего не сделала с ним: местного самоуправления нет, свободы нет, народ собой не управляет... 100-150 человек топчутся на Олимпе, вот они всем и управляют.
И когда говорят: ну, некого избирать... Да, конечно. Если вы избираете только из тех, кто уже топчется на топталовке, может быть, вам и некого из них избирать. А я говорю - я вот полдюжины приведу сейчас таких кандидатов, что вы потрясетесь. Из районных администраторов. Это богатыри духа, и ума, и энергии. Но кто ж их проведет? Кто ж их будет знать? Им даже выше района не подняться - ведь тяжелые, темные деньги затопят их на первых же шагах! Какая ж это демократия? У нас чистая олигархия! Я говорил вслух много раз: нет ни демократии, ни свободы, и надо это признать.
Что касается образованщины, я не совсем понял, почему термин “образованщина” связан с состоянием науки сегодня. “Образованщина” сказано было не в этом смысле мною, а в том, что у нас было в России высокое понятие “интеллигенции”. И эту интеллигенцию мы органически наследовали даже через революционный порог, а потом начала ее власть уничтожать. А часть, наоборот, сама пала духом и стала служить бессовестно режиму большевистскому, выполнять любые заказы, любые требования. А тем временем образование росло, делали огромное количество институтов, выпускали с образованием - как назвать их? Интеллигенцией уже не назовешь ни по духовному уровню, ни по требовательности к себе, ни даже по эрудиции. А вместе с тем они образованные люди. Вот я их назвал “образованщина”. А какое отношение сюда имеет, не знаю. Я не понял, простите.
Что касается состояния науки сегодня - ну, еще бы это был маленький вопрос... Вопрос страшный, огромный. И не надо думать так, что те, кто работали на военно-промышленный комплекс, пусть теперь поплачут, а вот мы, теоретики, или там в чистой науке, мы будем заниматься дальше. Наша наука пострадала вся, потому что - ну что у нас не пострадало? У нас за эти последние годы пострадало вообще все. Я говорю: наш корабль течет в 150 дырах, и не знаешь, какую дыру затыкать. Взять хоть со средней школы, хоть с чего угодно. Наука катастрофически пострадала. Люди талантливые среднего возраста, перспективные действительно, уезжают за рубеж, очень большой процент уезжает, остальные попадают на мель, некоторые просто из чувства долга продолжают это нищенское существование: только бы не бросить научную работу, как-нибудь ее продолжить.
В катастрофическом положении находится наша наука вообще и культура вообще. И когда мне предложили говорить здесь, в Союзе ученых, я понимал, что вопрос о науке, конечно, возникнет. И я очень понимаю тему этого семинара. Действительно, кому же, как не ученым, поставить этот вопрос - “наука и власть”? Одно дело, когда Сталин понял, что ядерной бомбы нет, вооружений нет, надо как следует подтолкнуть всю науку, - и шуранул огромные средства питать науку, сразу после войны. И наука поднялась - и, действительно, и самые необходимые ее направления развивались, и плодились бесплодные НИИ, которые вообще никому ничего не приносили... А другое дело сейчас, когда наука, в общем-то, покинута, и мы видим, что на важнейших направлениях мы еще где-то действительно держим первенство, но скоро его потеряем. Не дают возможности доразвиться. Естественно ученым собираться в такие союзы и искать пути выхода.
Ну, вот мы - ученые. Спрашивается: мы нужны когда? Только в тот момент, когда именно моя специальность, именно наш институт требуется: дайте к Первому мая, дайте сейчас, срочно! Тогда нам - все, что потребуем. А как нужды нет, ну, и отодвинься и провались, живи как-нибудь следующие 10 или 20 лет, пока вспомнят; а то и не вспомнят. Так или не так?
Совокупность ведущих и творческих ученых представляет собой коллектив, бесценный для народа, государства, страны и их разумного правительства. И если так, то правительство должно просить у ученых консультаций по важнейшим государственным вопросам, потому что трудно строить чистую политику, основанную на песке, на волевых желаниях. В наше время политика связана с базисом техническим, экономическим, материальным, научным... И значит - вести с учеными диалог. Вот как я понял тему вашего семинара. И в этом смысле я отвечаю согласием выступавшему. Но я что-то слишком долго говорю, пусть люди работают.
Друзья мои, должен сказать так: с одной стороны, очень был большой разнобой выступающих и в смысле тем, и в смысле направлений и предложений, поэтому мне довольно трудно будет обобщить и конструктивно построить ответ.
Во-вторых, конечно, беда в разрыве культурного пространства, который уже постиг Россию. Я был поражен этим разрывом, когда два года назад ехал по России и убедился, что ни одна область не имеет даже отдаленного впечатления, что делается в других областях, в Москве. Я посылал сына на каждой станции посмотреть какую-нибудь центральную газету. И он за 56 дней нашего пути купил четыре раза по одной газете. Никто не читает.
Тут меня спрашивают, буду ли я писать новые рассказы. Да я их уже напечатал шесть, и сейчас вот вышел в “Новом мире” седьмой, рассказы мои уже после возвращения. В Москве вышли, а не здесь, значит, их не знают.
Разрыв культурного пространства, вот в чем ужас. Мы перестали быть культурно одной страной. Мы не знаем, что где происходит. И вот я сейчас в вашем зале, допустим, отвечу на эти вопросы. А завтра где-нибудь в Москве мне все эти вопросы зададут заново. И когда я возвращался в Россию, я думал: Господи, прочли бы мои книги, насколько меньше мне пришлось бы объяснять о революции, о предреволюционном периоде... Я захватил в “Красном колесе” с конца XIX века и до до того момента, когда Временное правительство обронило власть, весной 17-го.
В каком зале ни поговори, Пушкин, декабристы, их эпоха - ну, до перышка все знают. Каждую личность, каждый эпизод. Потому что было разрешено в советское время - занимайтесь декабристами, сколько угодно. А 17-й год? А ведь это грандиозный год, ведь от месяца к месяцу, от недели к неделе менялась вся атмосфера в стране - локомотивы истории нас несли. И никто ничего этого не знает.
О земстве и о земле я тоже все уже изложил в серьезных статьях, в разработках, во многих докладах. Можно, конечно, повторить. Но начну я с того, что вот тут говорят: “Ставить надо на личность. На какую же личность ставить? Вы, Александр Исаевич, в ловушке.” Я-то, может, и в ловушке, но в ловушке весь наш народ будет до тех пор, пока мы будем ставить на личность. Забыть надо это свойство. Надо ставить на самих себя. Надо ставить на общественную самодеятельность. И когда я шел в Союз ученых, то думал здесь встретить ученую самодеятельность, попытку ученых самоорганизоваться и вести какую-то свою линию, которая проявилась бы в общественной жизни. Из выступлений, которые сейчас перед нами прошли, впечатления такого не создается.
Да, в нашем народе - люби его, не люби, - есть такой порок: нам нужен вождь. Нам нужна личность. И мы тогда за ним идем. Как это так - ни за кем? А вот так, ни за кем. Нужно, чтобы люди верили сами в себя. Что такое земство? Да можно длинную лекцию читать - земство со времен Иоанна Грозного. Земство - это самоуправление всех людей, живущих в данной местности. Вненациональное, внепартийное, внеполитическое.
Когда я ездил по стране, у нас был порядок: заходи с улицы, кто хочет. И там мы слышали разные точки зрения. Это понятно. Но здесь я не ожидал, что опять сведется все к политике. Я еще раз повторяю: власть не может создать народной жизни. Никакая власть. И об этих выборах я уже давно сказал: кого бы ни выбрали, хорошего не ждите. Не будет хорошего! Хорошее может только от нас самих родиться. Надо создавать все самим, вот это и есть земство.
Конечно, городское земство и сельское земство - это разное. Никто не говорит о повторении исторического пути земства буквально. Во-первых, в прежней России не было таких огромных городов. Как строить самоуправление в городе - об этом много споров. Во всяком случае, в земстве было главное то, что объединялись люди с полным доверием друг к другу и верой в себя. И при этом наши еще доромановские Земские Соборы, да и в начале Романовых, строились совсем не на механическом голосовании. Ведь что такое количественное голосование? С готовностью говорят: парламентаризм. У нас парламентаризм, значит - свобода. Что это значит? Человек, умудренный огромной жизнью, эрудицией, опытом, и юнец, который только что перескочил порог, имеют одинаковый голос. Человек, который жил в этой местности всю жизнь и знает, что нужно ей, и залетный, который вчера приехал и уже зарегистрировался в избирательном участке, - и они имеют одинаковые права. Чего стоит это механическое голосование?
Русский принцип голосования - качественный. Он раньше был по сословиям. В Земском Соборе высказывались мнения, и никогда не было голосования. В старой России не было понятия “голосование”! А убеждали друг друга - и все, и мнение едино. А бывало два-три мнения. Тогда царь выбирал из них и аргументировал, почему выбирает то, а не это. Если же Земский Собор выступал единогласно, то царь просто не имел права иначе поступить. Вот это называется - качественное. А у нас сейчас сословий нет, от сословий не выбирают, у нас есть профессии, группы интересов. В селе - однообразное население, там можно количественно проголосовать: выбирает сельский староста...
Какие у нас есть сельские старосты! Видели бы вы! Один раз я попал на неожиданно созванное собрание сельских старост. Я слушал и изумлялся: сколько мудрости, сколько интересных предложений! Они не ждали, чтоб кто-то что-то им сказал, они говорили дело. Дело говорили.
Если я правильно понимаю, в основном здесь представители Союза ученых, и к ним я обращаюсь. Надо заниматься не простой политикой, не “за кого голосовать”, а создавать вот эти ячейки - где ученые, где деятели искусств, где местное территориальное объединение какого-то квартала, маленького города, где деревни, - и действовать в интересах своего населения или группы, отстаивать эти интересы, не ожидая и не кланяясь власти. А так - конечно, мы будем в ловушке, это ясно.
Вот тут говорят: в каких нравственных принципах воспитывать нашу молодежь? Нашу молодежь... А молодежь во всем мире? На протяжении трех последних веков с бурным ростом цивилизации, то есть обработки внешней среды, идет неуклонное падение мировой культуры. Ми-ро-вой. Падает культура, падает искусство, падает философия, падает мысль - это везде. Нравственность бурно падает везде! Ну, наша молодежь сейчас закачалась в этом сумасшедшем вихре, а на Западе, что вы думаете? На Западе идет такая же борьба родителей за то, чтобы как-то спасти от опустошения своих детей.
Тут спросили о совпадении моих взглядов с Иоанном Павлом II-м. Мы с ним виделись и подробно говорили, и еще раньше весьма симпатизировали точкам зрения друг друга, и во многом мы с ним сходимся, хотя, конечно, не во всем, естественно. Например, полтора месяца назад, в Словении, папа сказал: мы пережили два тоталитаризма, нацистский и коммунистический. Но сейчас нам грозит третий тоталитаризм: неистовая жажда наживы. Капитал ради капитала. Это он сказал на основании Запада, где все уже устоялось, где уже есть какие-то мерки, законы, все удерживающие. А у нас-то - ничего! У нас-то такой дикий капитализм, какого еще мир не видел, потому что не видел никогда перехода от тоталитаризма к вот такому бурному капитализму. Да, это тоже тоталитаризм своего рода. Это страшное чудовище, которое может съесть нашу молодежь. Да и среднее поколение, и еще кто устоит?
Вообще нашему народу очень не хватает правосознания, внутренней лояльности к закону, понимания, что закон надо выполнять, даже если тебя не поймают. Но даже если мы будем иметь правосознание, то всякая законность, всякий юридизм фиксирует низший уровень нравственности. Ми-ни-мум. А средних и высших слоев нравственности никакой закон не охватывает. И положение: “что не запрещено законом, то разрешено”, - безнравственно! Нет, извините. Что разрешено законом, может быть не разрешено нравственностью. До этого еще ох как подниматься.
Я считаю, что наше собрание сейчас ни по своему направлению, ни по объему времени не может изучить вопроса, как воспитывать нашу молодежь. Мы только можем признать, что нравственность - это самая уязвимая и гибнущая часть всего живущего человечества. Только у нас это сейчас в дьявольских, варварских, отвратительных чертах проявляется. А на Западе это внешне благопристойно, сдерживается какими-то законами, а нравственность-то идет книзу.
Тут мне предлагают вспомнить о “первом диссиденте” Иване Петровиче Павлове. А кто ж его забыл? Ну неужели И.П. Павлова, да еще в научной среде, надо напоминать? Да у нас было много таких достойных людей. Войно-Ясенецкий, Вавилов - мы можем десятки имен назвать. Были и в науке, и в искусстве... Мы же думали, что у нас нет литературы, а оказались - величайшие писатели и поэты двадцатого века. Они были так придавлены, так задушены, что их никто не слышал, а потом, после смерти, стали появляться! Так что - были у нас такие люди; к счастью, духовная традиция в России продолжается, и сейчас она во многих людях светится. Вопрос в том, как освободить ей дорогу.
Я боюсь, наши разговоры пошли слишком политично, тут были очень страстные политические выступления - вот, человека, который защищал советскую власть... Ну, я тоже воевал, и могу сказать отчетливо: Сталин-то советскую власть не защищал! Сталин-то первый забыл про нее и спрятал, а защищали Дмитрий Донской, Пожарский, “с нами Суворов, Кутузов”, “спасем Родину”, “за святую Родину”... А как победили, это все убрали и вспомнили: Советская Армия, и опять советская власть - все вернулось. Не надо говорить: “Советская власть”! Наш политотдел пускал слухи: после войны колхозов не будет! Все верили, что колхозов не будет, ведь верили! Оставьте вы эти басни, что защищали колхозы и Советскую власть! Защищали Россию! Хотя выигрыша мы от этого не получили, потому что получили взамен сталинскую диктатуру.
Ну, еще давайте, может быть, два-три выступления, и мы скоро уже кончаем.
Я думаю, что наше собрание все больше приобретает характер разбора политических вопросов. Конца им нет, мы можем сидеть до полуночи и дальше. Я постараюсь придержаться в основном последних выступлений, а потом закончить.
Вот студент сейчас выступал. Я говорю: учтите, власть не бывает творцом народной жизни. Он говорит: вы говорите, не надо считаться с властью. Я говорю: мы должны искать пути объединения и общественного воздействия на нашу жизнь. Он говорит: так значит, мы должны действовать против власти. Мы отвыкли друг друга слышать. Нельзя же так грубо понимать. Вы понимаете, что такое народная жизнь? В народную жизнь входит все: семья, наши традиции, наш нравственный уровень, воспитание нашей молодежи, система образования, система нашего мышления... Власть этого не может творить. А он говорит, что вообще тогда власти не надо. Нет, то есть, как не надо? Я государственник. Очень даже власть нужна. Но не ждите, что она за вас все сотворит, не надо требовать, на какую же личность ставить! Да не с этого надо начинать.
Или вот такой поворот. Хотя тут есть понятные вещи... Почему не стало хождения в народ, или средства информации нам его заменяют? Ну, насчет средств информации я с огорчением должен признаться: да, они настолько забивают нашу духовную и нравственную жизнь, мы настолько измельчаемся, ничтожнеем в потоке ежедневной информации, - конечно, они нам сильно мешают. А хождение в народ... Но это же короткий период в России в XIX веке, когда раскаявшиеся дворяне или разночинцы ходили в народ: дать туда нити образования. Это было благородное движение, хотя, увы, оно потом обратилось в революционерство. Какое сейчас хождение в народ? Вот я сейчас был везде - где народ? Вот собирается у меня полторы тыщи человек. Кто там народ, а кто не народ?
Так что политика - не главная форма нашего существования. Мы же люди, мы выше этого. Политика - это невольный способ лавировать в этом море, когда люди не могут не жить государствами. А раз не могут не жить государствами, должны выбирать себе власть. Но к этому не сводятся высокие человеческие задачи. И когда я призываю к общественной деятельности, я не к революционерству призываю, не к свержению, не к демонстрациям. Я призываю на каждом участке жизни, какой бы он ни был, с кем можно, делать доброе дело, начать его строить и отстаивать. И так из ячеек начнет строиться собственно народная жизнь. Но не ждать, чтоб об этом указ был. Хотя нужны законы.
И еще есть вопросы, которые тоже болезненны и огромны. Вот никто не поднял вопрос федерации. Нужен нам федерализм или нет? Огромнейший вопрос, от которого все зависит. Если государство не оформится, вообще ничего не будет. Никто не задумывается над этим вопросом.
Ну, что ж дальше говорить? Ленин... Ну, кто хочет Ленина изучать, махатма он или не махатма... Конечно, культуры очень различны в мире. Сколько культур на Земле, столько мнений. Но в нашей России, православной ли, неправославной, давать вот эту терминологию индусскую не надо. Идите в Индию и говорите там, там вас поймут в этой терминологии. А если хотите здесь говорить, переведите в нашу традицию, в наши термины, тогда мы поймем. Я Лениным вынужден был заниматься, я много его читал, и каждый раз: повесить, повесить, не считая, расстрелять как можно больше, уничтожить, подавить... Если это Учитель жизни, то простите. И как можно Ленина от большевизма отделить? Да большевизм весь на Ленине построен! Простите, я Ленину посвятил много страниц в “Красном колесе”, может быть, когда-нибудь найдете время...
Мне, право, сегодня уж кажется это пройденным - далеко-о, давно пройденным. Очищать коммунизм - ну, вот сейчас обещают наши неокоммунисты очищать коммунизм. Ну, мы видим, как они очищают. Сергий Радонежский, Дмитрий Донской, Стенька Разин, Пушкин... Ленин, Сталин. Ну, что тут можно очистить? Ленин говорил: Сергий Радонежский - выбросить его мощи на улицу! И - выбросили. А теперь они вместе “ведут”. Вот как это совместить?
Или - как в 91-м году, в чем промахи... Если б только промахи, и если б только в 91-м! Да в 85-м, друзья мои, началось. Из коммунизма разумный выход был - мучительный, но был. Только надо было думать и чувствовать. А думали только, куда деть партийную казну, как ее спрятать в Швейцарии, как пересадить номенклатуру, кого посадить на коммерцию, кого посадить на демократов, кто выбросит партбилет, кто не выбросит...
А мы в 46-м году в тюрьмах сидели и думали! Нам в 46-м году было ясно: коммунизм обречен. Но вопрос: как из него выходить? Ведь это уже конструкция огромная. И тогда мудрые люди, я им отдаю сегодня честь, кланяюсь, говорили: эту систему нельзя теперь просто взять и разрушить, нужно медленно-медленно ее оживлять снизу. Маленькие лавочки, ремонтные мастерские, сельскохозяйственные участки, возможность торговать продуктами... А это пусть стоит все, планово распределяется... И вот люди обуются, оденутся, оживут, немножко начнут говорить, потом постепенно оживлять, оживлять, оживлять... На это нужно время! Мы падали 75 лет - но ведь подниматься-то трудней! Значит, нужно было думать. А что сделали? Разрушили! Все сразу разрушить, а потом народ сразу оживится!
Вот оттуда все и пошло. А дальше - да, в 91-м году наделано ужасно много, об этом я тоже говорил. Одно из самых страшных, что мы в 91-м году сделали, - границы признали. Сразу -международные! А кто из вас сегодня вспомнил 25 миллионов человек, которые проснулись, а им: “Вы иностранцы, нежелательные в чужой стране”. Каждый шестой русский оказался иностранец. Мы-то не оказались, мы-то в России. А они? В каком они положении? Вот такое мы наделали в 91-м году. Всего и не перечислим.
Вопросов бесконечно много, к сожалению, да информация эта забита, вместо этого нам дают какие-то пляски, какие-то гадости... Наше сегодняшнее телевидение есть национальная катастрофа. Нам не дают возможности ни воспитаться, ни образоваться, ни душой расти, а всякую дрянь и всякую презренную рекламу суют. При такой информации очень трудно растить нравственность, но информация вообще в наш век всюду. Не забывайте, что нет сейчас такого порока в нашей стране, которого не было бы и на Западе. Просто у них это еще в рамках законности, а идет в том же направлении. Информация забивает душу. Душу нашу живую! Взамен мы получаем какое-то ничтожное месиво, которое опустошает нас.
Нам надо коллективно действовать. И я сегодня ожидал и, к сожалению, не услышал того объединенного голоса Союза ученых, о котором меня предваряли. Я сожалею, что у нас сегодня разговор сильно ушел от научных тем, но как прошел, так прошел, будем благодарны и этому. До свидания.